Ведьмы, гарпии и ворожеи
Азадия Открытая, Певчая Птица Сатакалаама
Внимала я однажды наставлению трижды достопочтенного верховного жреца Зуладра в Высоком храме. Яростно обличал он женщин и присущую им порочность, ставя на вид историю искусительницы Шакари и кровавые преступления королевы Джезерей. «Вдумайтесь, вот ведьмы, гарпии и ворожеи, — поучал он. — Не все ли они чудовища и каждое, любое из них — женщина и по самой этой причине — существо порочное?»
И я задумалась: «Кажется мне, что жрец этот женщин не любит. Но по какой причине?»
По какой причине? И если считает он женщин порочными, то не заключает ли, что мужи добродетельны? Не был ли сановник Кваризм, подло умертвивший тринадцать своих жен, мужчиной? Разве ужасные огры с холмов и великаны с гор не оказываются всегда мужчинами? Вдумайтесь, легендарный минотавр — не одарен ли он сверх меры мужскими признаками?
А не был ли Сеп, бог-обманщик, мужчиной?
После раздумий отправилась я навестить трижды достопочтенного верховного жреца Зуладра в его жилище и говорила ему все это. Но он, нисколько не смутившись, порицал меня за бесстыдство и дерзость. «Да, я дерзкая, — сказала я, — и в дерзости своей осмелюсь пойти еще дальше». И я открыла свое лицо, и распахнула одежду, и вопросила: «Не эта ли порочность так страшит тебя, о праведный жрец?»
И дрожь объяла жреца, и он вспотел, и потянулся ко мне пальцами, трепещущими и алчущими. Но я оттолкнула его, смеясь, и привела в порядок одежду. И я сказала ему: «Вдумайся, о жрец: истинная женщина не даст своих даров тому, кто не уважает ее».
Вот так случилось мне дать наставление верховному жрецу.
Hags, Harpies, and Hagravens
By The Unveiled Azadiyeh, Songbird of Satakalaam
So listened I to a sermon by the thrice-honorable High Priest Zuladr of the High Temple. And he did inveigh against womanhood and its inherent wickedness, citing the Tale of the Temptress Shakhari, and the bloody crimes of Queen Jezerei. "Consider Hags, Harpies, and Hagravens," quoth he. "Are these monsters not all, each and every one, women—and therefore wicked?"
And I thought to myself, "It seems to me this is a priest who likes not women. Wherefore?"
Wherefore? And wherein, if women are wicked, does he find the virtues of men, which he infers as a corollary? Was not the Grandee Kwarizm, who basely slew his thirteen wives, a man? Are not the terrible ogres of the hills and the giants of the mountains always male? Consider the legendary minotaur—is he not even excessively male?
Was not Sep the God-Deceiver a male?
So called I then upon the thrice-honorable High Priest Zuladr in his quarters and spake this to him, but he was unabashed, and called me immodest and presumptuous. "Yes, I presume," I said, "and I shall presume further." And I unveiled my features, and disrobed my form, and said, "Is this the wickedness you fear, O holy priest?"
And the priest did shake, and perspire, and reach for me with fingers avid and trembling. But I struck them aside with a laugh, and resumed my garments. And I said unto him, "Consider, O priest, that a true woman gives not her gifts to one who does not respect them."
And thus did I deliver a sermon unto the high priest.
