Шпили из тридцать четвертой проповеди
Примечание: эти воспоминания были записаны неровным почерком в тетради, которая была уже порвана и подмочена, когда ее нашли на задворках Некрома. Мой помощник приобрел ее у Хранителя Мертвых за несколько монет. Автор записок остался неизвестен, их точная датировка не представляется возможной, но язык был использован старомодный. Воспоминания публикуются в качестве приложения к ежемесячному журналу народного творчества, дабы сохранить для истории невероятные переживания этого просителя. Да хранит Высокий Папа тех, кто обретает истину в вере.
Замшик аф-Халаж из Гвилимского университета
* * *
Я запомню этот миг навсегда: я стою во внутреннем дворе Некрома и смотрю в небеса. Глаза мокры от слез, а с волос сыплется прах моего отца. Сколько раз мы с ним подолгу рассматривали эти выступающие камни! Было ли оно на самом деле — то чудовище, на которое мы смотрели, если верить тридцать четвертой проповеди?
В Некроме меня больше ничто не держало. Мой Дом отказался мне помогать. Мама давно упокоилась в крипте. Мне следовало чувствовать облегчение, что отец отмучился, что он теперь рядом с мамой. Когда придет и мой черед, они встретят меня вместе с нашими предками. В кармане у меня лежала папина косточка-костяшка, которую следовало положить у домашнего алтаря, где была собрана память о наших прославленных мертвецах.
* * *
Паром довез меня до города Вивека. Там я задам вопрос господину. Наверняка он ответит убитому горем сыну.
* * *
Мы причалили в миддас. Пришлось отстоять длинную очередь. Это оказалось тяжело, ведь я привык к удобным подушкам, мерцающему огоньку свечи, шороху отточенного пера. Мой кошель с деньгами быстро опустел: я роздал милостыню, купил еды для себя и других кающихся грешников, а также заплатил священнослужителям, которые обещали как можно скорее устроить мне аудиенцию у господина. Помню, их улыбки ослепляли. У них такие белые зубы.
* * *
Не помню, сколько я ждал, как скоро вместо раздачи милостыни мне велели поститься. Вознести простую молитву, как мне сообщили, можно было хоть через пару часов. Я ответил: нет, мне нужно задать вопрос. Спросить поэта о его искусстве. Мне ответили, что в таком случае ждать придется долго. Возможно, несколько дней. Я сказал, что меня это не смущает. Я пришел за истиной.
* * *
Перед господином я склонился в лордас. Как было велено, я не поднимал головы, но все равно чувствовал горячий взгляд того, кто сидел — парил в воздухе — передо мной. Не знаю, как долго длилось мое воздержание, но вода, которую я отпил из черпака, показалась утренней росой, а виквитовые хлебцы — вкуснейшим яством. Я попытался заговорить, но из горла вырывались лишь хрипы. Я чувствовал терпение господина — основательное и мощное — и течение времени. Времени было так мало.
Почувствовав, что наконец могу сказать то, ради чего пришел, я поднял голову. Священнослужители за моей спиной пробормотали слова клятвы, но лик господина не дрогнул. Все застыли в ожидании.
«Я прибыл издалека, лорд Вивек, и долго ждал этой встречи. Я сам, как прежде мой отец, а до него — его отец и отец его отца, пишу свитки мертвых для прибывающих в Некром. Много веков мои предки выходили во двор и смотрели на шпили. Они говорили между собой, и задавались вопросом, и читали тридцать четвертую проповедь, ведь твои слова глубоко нас трогали. В особенности — моего отца, который совсем недавно вступил в сонм умерших».
За прошедшие несколько дней я столько не разговаривал, и мне нужно было перевести дух. Лик господина остался беспристрастным, выражение его не изменилось. Он по-прежнему внимательно смотрел на меня.
«Прошу тебя, господин, ответь ради моего отца и моей семьи. Тогда я смогу вернуться и сказать жителям Некрома, где правда, а где — поэтический вымысел. Правда ли, что возносящиеся над городом шпили — это кости Гулги Мор Джила? Правда ли, что он был отпрыском Молага Бала? Правда ли, что ты встретил чудовище в деревне на берегу? Правда ли, что оно сидело, опустив ноги в океан, и на лице его было беспокойство? Наконец, правда ли, что оно по собственной воле приняло смерть от Муатры и теперь его кости лежат под городом, откуда я прибыл?»
Мать-отец Чудовищ, Повелитель Морровинда, лорд Вивек сидел и смотрел на меня так долго, что мне показалось, будто я умер. Мое тело будто бы отслоилось от разума, факелы в зале обзавелись ярким ореолом. Я заплакал…
* * *
«Зачем ты так, господин? Зачем ты говоришь такие слова, когда одно-единственное слово столь много значило бы для любящего тебя смертного?»
Вивек покачал головой — едва заметно, но у меня растрепались волосы, а сидевший у двери архиканоник лишился чувств.
«Ты требуешь однозначной истины там, где ее не существует. Ты хочешь, чтобы я решил загадку внутри метафоры, тогда как это вовсе не моя роль», — отвечал господин, и лик его был почти скорбным.
«Сын-дочь пепла, последний в своем роду! Не все знания мира предназначены для тебя. Проповедям безразлично, понимаешь ли ты их, а мне — и подавно. Кто тебе сказал, что наше существование поддается объяснению? Что утверждение может быть либо истинным, либо ложным, а третьего не дано?»
* * *
Слушать дальше было невыносимо, но господин продолжал: «Я вижу, что этот ответ тебя не устраивает. Тебе кажется, что ты впустую потратил здесь время. Но жизнь никогда не тратится впустую. Она — не дуга, по которой луна катится по небосводу, и не линия, по которой стрела летит в глотку гуара». Господин склонился ко мне, и я почувствовал на лице божественное дыхание.
Он дал мне напутствие, прежде чем жестом попросить покинуть зал, прежде чем я остался один — по-настоящему, совершенно один. Вот что он сказал: «Жизнь — это не более чем череда событий, из которых ты извлекаешь уроки. Или не извлекаешь. Выбор истины — за тобой, ни за кем другим».
The Spires of the 34th Sermon
Note: These scrawled and unattributed recollections were found in a water-soaked and torn journal in the back streets of Necrom. It's unclear when this account was written, but the language used marks it as old. An associate in the city bought it from a Dead Keeper for a few coins, and I include it here as an ancillary to this month's folkloric publication for posterity. The poignant experiences of this supplicant are worth remembering, I feel. Tall Papa watch over all who seek truth in faith.
Zamshiq af-Halazh, University of Gwylim
* * *
I stood in the Necrom courtyard and lifted my gaze to the heavens. My eyes were wet with tears and my father's ashes still fell from my hair. We had always stared in wonder at the spurs of rock, he and I. Was it real? Was the monster there, before us, just as the thirty-fourth sermon proclaimed?
There was nothing left for me here, the House had turned its back. Mother had long been in the crypts. And I know I should have felt relief. Relief that his pain has ended. That he stood with mother and my ancestors and would await my own arrival at their side. I still had his knuckle bone in my pocket, ready to add to the shrine at home, ready to join the pantheon of our own vaunted dead.
* * *
I took a ferry for Vivec City. I would ask the master. Surely they will answer a grieving son.
* * *
I arrived on a Middas. The queue was long and the standing arduous. I was used to the comfortable pillows, the flickering candle light, the scratch of a quill nib. All the coin in my purse went to alms, to food for myself and the other penitents, to the clergy who assured me they could get me in to see the master all the faster. Their smiles were so bright, I remember. Their teeth so white.
* * *
I could not recall how long I waited, how long before the alms had given way to a fast. If I had wanted a simple prayer, I was told, it would be a matter of hours. No, I said, I must ask them a question. Ask the poet about his art. It will be a long while, they said. Days, they said. It didn't matter, I said. I needed the truth.
* * *
It was a Loredas when I knelt by the master's side. I kept my head down, as I had been told, but I could feel the heat of his gaze as he sat—floated—before me. I do not know how long I had been waiting for this moment, but the water I sipped from the ladle was clean and cool. The wickwheat crisps were like a feast. I had tried to speak but only rasps emerged. I could feel the master's patience, strong and deep, and the passage of time. I had so little time.
When I finally felt I could say what I came to say, I raised my head. A muttered oath from the clergy behind me, but the face of the master did not change. They waited.
"I have waited a long time, lord, and come far. I, and my father, and his father, and his father before him write the scrolls of the dead for those who come to Necrom. My family has stood in the city courtyard for centuries now, and looked to the spires. We wondered and talked and recited the thirty-fourth sermon because your words moved us so. And in particular my father, who went to join his ancestors just a short while ago."
This was the most I had spoken in many days, and I needed a moment to recover. The master's face did not shift or twitch, not a jot, as they continued to watch me.
"I must ask you, master, for my father and my family. So that I may return to Necrom and say to the people of the city what is true and what is poetry. Are the spires that rise above the city the bones of Gulga Mor Jil? Is it true he was a son of Molag Bal? That you met him at the village by the sea where the beast sat with its legs in the ocean and a troubled look on its face? That it went willingly to its death at the end of Muatra and now lies beneath the city that is my home?"
The Mother-Father of Monsters, the Master of Morrowind, and the Lord Vivec sat and gazed upon me for so long that I thought I had died. I felt my body fall away from my mind and a corona of light bloomed about the torches that lit the room. I wept—
* * *
"But why, master? Why use words such as these when one would mean so much to a mortal that loves you?"
They shook their head, a small movement that tousled my hair and caused the archcanon by the door to faint.
"You want unambiguous truth where none exists. You want me to solve a mystery that exists within a metaphor, when that is not my role at all." The master's face was almost sad as they spoke.
"Daughter-Son of Ash, last of your line, not all the things in the world are for you to know. The Sermons do not care if you understand them, any more than I. Who told you this thing, that the world must make sense? That a thing must be either true or not, that there exists nothing in between?"
* * *
I could not bear to hear another word, but the master spoke again. "I can see that this answer does not please you. That you feel your time here misspent. But a life cannot be misspent. A life is not the arc of a moon soaring through the heavens or the line of an arrow seeking the throat of a guar." They leaned down and I could feel the divine breath upon my face.
The last thing they said to me before they gestured and light left the room, before I was alone, truly and completely alone, was this. "Your life is nothing more or nothing less than a series of events from which you learn a lesson. Or you do not. And the choice of that truth is yours and yours alone."
