Дверь ожидания
Из мемуаров каноника Нилено Нирит
Будучи ребенком, я очень старалась избегать Двери ожидания. Мы никогда не были богатыми, потому и родовое святилище было всего-навсего маленькой полкой. Я помню, как моя мать, напевая, полировала ее каждый вечер морндаса. Но, невзирая на все эти песни и радости причастия, в этом месте было нечто, от чего у меня бежали мурашки по коже — будто от прогулки по темному подвалу с одной лишь свечой или после внезапного пробуждения от дурного сна.
Мои родители хранили великое множество реликвий на пороге нашей Двери ожидания, но лучше всего я запомнила блестящую приманку. Видите ли, мой дед был рыбаком. Это не было его ремеслом, но было призванием. Он просыпался задолго до рассвета и плыл на середину озера Хайран, намереваясь выудить губана-другого перед началом рабочего дня.
Одним прохладным утром — только наступил месяц Начала морозов — мой крепкий сон был прерван запахом дыма из раскуренной трубки. Опасаясь, что это отец оставил тлеть кальян, я прокралась в гостиную, чтобы найти пламя и потушить его. К моему великому удивлению, курительная трубка отца лежала на приставном столике, холодная, как речная галька, но запах все равно ощущался. Я последовала за ним, завернула за угол, прошла по коридору и наконец вышла к Двери ожидания. И тут же я ощутила в горле комок страха, того страха, что всегда преследовал меня в этом месте. А затем я почувствовала глубокое облегчение — едва мой взгляд упал на приманку деда. Я приподнялась на цыпочки, дотянулась до полки и взяла эту реликвию в руки. Конечно, это было строжайше запрещено, но в глубине моего детского сердца я знала, что поступаю правильно.
Так и не сменив одежду для сна, я выскользнула из дома через заднюю дверь и запрыгнула в лодку моего дяди. Подплыв к любимому месту деда, я прикрепила приманку к леске и забросила удочку в озеро. Я помню, что вода была похожа на отполированное стекло, а отражение лун скользило по нему так плавно, что даже самая мелкая рябь была бы богохульством.
После часа в тишине клюнуло — да еще и как. Своими тонкими руками я тянула рыбу, казалось, целую вечность и в конце концов вытащила ее. Это был огромный огненный губан, такой, каких ловил мой дед. Домой я гребла, преисполненная гордости, и как раз начался рассвет, и бентамские гуары зашевелились в своих курятниках. Дома я положила рыбу на доску для чистки и собралась пойти в комнату родителей, чтобы рассказать о произошедшем. Но внезапно помедлила и, оглянувшись, увидела Дверь ожидания и пустое место там, где раньше лежала приманка моего деда. Я достала ее из кармана, поцеловала и положила обратно на полку.
В этот миг я увидела лицо моего деда — лицо моего предка. И с тех пор я больше никогда не боялась.
The Waiting Door
From the Memoirs of Canon Nileno Nirith
As a child, I took great pains to avoid the Waiting Door. We weren't wealthy by any means, so our family shrine was really no more than a small shelf. I remember that my mother would polish it every Morndas eve, singing all the while. But despite all the songs and joyful communions, there was something about that space that set my skin to crawl—like going into a dark basement by candlelight or waking suddenly from a bad dream.
My parents stored a great many relics on the threshold of our Waiting Door, but the one I remember best was a polished lure. My grandfather was a fisherman, you see. Not by trade, but by avocation. He would wake well before dawn and paddle out to the center of Lake Hairan, keen to hook a wrasse or two before beginning his daily labors.
One brisk morning in early Frostfall, I awoke from a dead sleep to the smell of pipe smoke. Afraid that my father had left his hookah smoldering, I crept out into the parlor to find the flame and smother it. To my great surprise his pipe rested on the end-table, cool as a river stone. Still, the scent persisted. I followed it around the corner and down the hall until, at length, I came to the Waiting Door. That same fear I always felt welled up in my throat. But then, seeing my grandfather's lure, I felt a profound sense of ease. I strained on my tip-toes to reach the shelf and took the lure in hand. This was, of course, thoroughly taboo, but in my child's heart I knew it was the right thing to do.
Without changing out of my night-clothes, I stole out the back door and jumped into my uncle's boat. I paddled out to my grandfather's favorite spot, affixed the lure to a line, and cast it out into the lake. I remember the water was like polished glass, and the moons' reflection glided across it so peacefully that even a single ripple felt like a blasphemy.
After an hour of silence I got a bite—a massive one. My lean arms strained against the fish for what felt like an eternity. Eventually, I landed it. It was a great fire-wrasse like my grandfather used to catch. My chest swelled with pride as I paddled home. By this point the sun had started to rise and the bantam guars were stirring in their coops. I placed the fish on a flaying board and started toward my parents' room to tell them the tale. But at the last moment, I hesitated. I glanced over my shoulder to see the Waiting Door and the empty spot where my grandfather's lure was enshrined. I took the relic from my pocket, kissed it, and placed it back on the shelf.
In that moment I saw the face of my grandfather—the face of my ancestors. And from that point onward, I was never afraid.
