Алик'р (Вторая эра)
Энрик Милнес
Вероятно, я никогда бы не отправился в пустыню Алик'р, не встреть я Велтана в маленькой таверне в Сентинеле. Велтан — редгардский поэт, чьи стихи я читал, правда, в переводе. Он предпочитает писать на староредгардском, а не на тамриэльском. Однажды я спросил его, что тому причиной.
«Тамриэльское слово, означающее божественное порождение выдержанного, шелковистого, прессованного кислого молока, — это… сыр, — сказал Велтан, и широкая улыбка осветила его смуглое лицо. — На староредгардском это звучит „млуо“. Скажи теперь, коли ты был бы поэтом, свободно разговаривающим на обоих языках, какое слово ты бы использовал?»
Как дитя городов, я желал поведать ему истории об их шумности и порочности, безумных ночах и ритмах, культуре и упадке. Он слушал с благоговением рассказ о месте, в котором я родился: беломраморном Имперском городе, где все население убеждено в своей исключительности, причиною чему близость императора и глянец улиц. Говорят, что быть нищим на бульварах Имперского города — все равно что жить во дворце. За кружкой приправленного специями эля я потчевал Велтана описаниями бурлящего жизнью рынка в Риверхолде; темного и удручающего Морнхолда; украшенных литьем вилл Лилмота; удивительных и опасных переулков Хелстрома; великолепных проспектов старого Солитьюда. Он восхищался, удивлялся, задавал дополнительные вопросы и комментировал.
«Я чувствую, будто я знаю твой дом — пустыню Алик'р — из твоих стихов, хоть никогда там не бывал», — сказал я ему.
«Но ты не знаешь. Ни одна поэма не может описать Алик'р. Она может подготовить тебя к посещению много лучше, чем самый лучший справочник. Но если ты хочешь узнать Тамриэль и быть истинным жителем всей планеты, ты должен поехать и прочувствовать дух пустыни сам».
Мне потребовалось чуть больше года, чтобы разобраться с делами, скопить денег (моя самая большая головная боль) и оставить городскую жизнь ради пустыни Алик'р. Я взял несколько томов поэзии Велтана в качестве путеводителя.
«Священное пламя вздымается над огнем, Призраки великих мужчин и женщин без имен, Мертвые города появляются и исчезают в пламени, Песнь откровений Диоскори, Горящие стены и неподвластные времени камни, Обжигающий песок, что лечит и разрушает».
Эти начальные шесть строчек поэмы моего друга «О бессмертии песка» подготовили меня к первому взгляду на пустыню Алик'р, хотя и не дали точного представления. Мое бедное перо не может описать суровость и великолепие, изменчивость и постоянство Алик'ра.
Движущийся песок пустыни сметает все установленные людьми границы, разделяющие владения. Я никак не мог определить, нахожусь ли в Антифиллосе или в Бергаме, да и из местных немногие могли дать разъяснения. Для них, а теперь и для меня, мы просто в Алик'ре. Нет. Мы — часть Алик'ра. Последнее ближе к философии людей пустыни.
Я видел священное пламя, о котором читал в стихах Велтана в мое первое утро в пустыне: обширный красный туман, исходящий, казалось, из самой тайной сути Тамриэля. Задолго до полудня туман рассеялся. Затем я увидел города Велтана. Порыв ветра поднял из песка Алик'ра руины, другой порыв скрыл их. Ничто в пустыне не вечно, но и не исчезает безвозвратно.
Днем я укрывался в палатке и размышлял о характере редгардов, позволившем им приспособиться к этой жестокой, неподвластной времени земле. Они воины по природе. Великолепны в команде. Любая вещь обретает ценность, только если за нее приходится бороться. Никто не оспаривал у них право на пустыню, но сам Алик'р — достойный противник. Битва продолжается. Это война без вражды, святая война в том смысле, который обычно вкладывается в это словосочетание.
Ночью я мог созерцать землю в ее относительном спокойствии. Но спокойствие было лишь мнимым. Камни сами по себе наполнялись жаром и светом, но исходящим не от солнца или лун — Джоун и Джоуд. Энергия передавалась камням от биения сердца самого Тамриэля.
Два года я провел в Алик'ре.
Я пишу это, уже вернувшись в Сентинель. Идет война с Эбонхартским Пактом и Альдмерским Доминионом. Все мои товарищи — поэты, писатели и художники — удручены алчностью и спесью, что бросили людей в битву. Это деградация, трагедия. На староредгардском «аджсея», обратное движение по спирали.
И все же я не могу грустить. За годы, проведенные в великолепии Алик'ра, я видел вечные камни, которые продолжают жить, в то время как люди продолжают умирать. Мне удалось обрести внутреннее зрение в этой земле без дорог, без устойчивых форм, изменчивой и в то же время неизменной. Вдохновение и надежда живут вечно в отличие от людей, они сродни камням пустыни.
The Alik'r (Second Era)
by Enric Milnes
I might never have gone to the Alik'r Desert had I not met Weltan in a little tavern in Sentinel. Weltan is a Redguard poet whose verse I had read, but only in translation. He chooses to write in the old language of the Redguards, not in Tamrielic. I once asked him why.
"The Tamrielic word for the divinely rich child of rot, silky, pressed sour milk is … cheese," said Weltan, a huge smile spreading like a tide over his lampblack face. "The Old Redguard word for it is mluo. Tell me, if you were a poet fluent in both languages, which word would you use?"
I am a child of the cities, and I would tell him tales of the noise and corruption, wild nights and energy, culture and decadence. He listened with awed appreciation of the city of my birth: white-marbled Imperial City where all the citizenry are convinced of their importance because of the proximity of the Emperor and the lustration of the streets. They say that a beggar on the boulevards of the Imperial City is a man living in a palace. Over spiced ale, I regaled Weltan with descriptions of the swarming marketplace of Riverhold; of dark, brooding Mournhold; of the mold-encrusted villas of Lilmoth; the wonderful, dangerous alleys of Helstrom; the stately avenues of grand old Solitude. For all this, he marvelled, inquired, and commented.
"I feel as if I know your home, the Alik'r Desert, from your poems even though I've never been there." I told him.
"Oh, but you don't. No poem can express the Alik'r. It may prepare you for a visit far better than the best guide book can. But if you want to know Tamriel and be a true citizen of the planet, you must go and feel the desert yourself."
It took me a little over a year to break off engagements, save money (my greatest challenge), and leave the urban life for the Alik'r Desert. I brought several books of Weltan's poems as my travel guide.
"A sacred flame rises above the fire, The ghosts of great men and women without names, Cities long dead rise and fall in the flame, The Dioscori Song of Revelation, Bursting walls and deathless rock, Fiery sand that heals and destroys."
These first six lines from my friend's "On the Immortality of Dust" prepared me for my first image of the Alik'r Desert, though they hardly do it justice. My poor pen cannot duplicate the severity, grandeur, ephemera and permanence of the Alik'r.
All the principalities and boundaries the nations have placed on the land dissolve under the moving sand in the desert. I could never tell if I was in Antiphyllos or Bergama, and few of the inhabitants could tell me. For them, and so it came to me, we were simply in the Alik'r. No. We are part of the Alik'r. That is closer to the philosophy of the desert people.
I saw the sacred flame of which Weltan wrote on my first morning in the desert: a vast, red mist that seemed to come from the deep mystery of Tamriel. Long before the noon sun, the mist had disappeared. Then I saw the cities of Weltan. The ruins of the Alik'r rise from the sand by one blast of the unbounded wind and are covered by the next. Nothing in the desert lasts, but nothing dies forever.
At daylight, I hid myself in tents, and thought about the central character of the Redguards that would cause them to adopt this savage, eternal land. They are warriors by nature. As a group, there are none better. Nothing for them has worth unless they have struggled for it. No one fought them for the desert, but the Alik'r is a great foe. The battle goes on. It is a war without rancor, a holy war in the sense the phrase should always imply.
By night, I could contemplate the land itself in its relative serenity. But the serenity was superficial. The stones themselves burned with a heat and a light that comes not from the sun, nor the moons Jone and Jode. The power of the stones comes from the beat of the heart of Tamriel itself.
Two years I spent in the Alik'r.
As write this, I am back in Sentinel. We are at war with the Ebonheart Pact and the Aldmeri Dominion. All my fellow poets, writers, and artists are despondent for the greed and pride that brought these people into battle. It is a low point, a tragedy. In the words of Old Redguard, an ajcea, a spiral down.
Yet, I cannot be sorrowful. In the years I spent in the glories of the Alik'r, I have seen the eternal stones that live on while men go dead. I have found my inner eye in the tractless, formless, changeless and changeable land. Inspiration and hope, like the stones of the desert, are eternal though men be not.
